Джонатан Сафран Фоер
Жутко громко & запредельно близко



«Я свернула циновки. Я убрала в шкафу. Я протёрла окна влажной тряпкой. Что-то вспыхнуло. Моей первой мыслью было, что это вспышка фотоаппарата. Сейчас это звучит смешно. Мне пронзило глаза. В голове всё погасло. Вокруг стоял шип от крошившихся стёкол. Таким звуком мать в детстве меня успокаивала, когда я раскричусь.

Когда ко мне вернулось сознание, я поняла, что не стою. Меня отбросило в другую комнату. Тряпка по-прежнему была в моей руке, только уже сухая. Моей единственной мыслью было найти дочь. Я посмотрела в окно и увидела одного из своих соседей, почти нагого. Кожа отслаивалась от него, как кожура. Она свисала с кончиков пальцев. Я спросила, что случилось. Он был не в силах ответить. Он смотрел во все стороны — очевидно, искал своих. Я подумала: Я должна идти. Я должна найти Масако.

Я обулась и взяла свой противопожарный капюшон. Я дошла до остановки поезда. Очень много людей двигалось мне навстречу, из города. Мне показалось, что пахнет жареными кальмарами. Должно быть, я была в шоке, потому что люди и выглядели, как кальмары, выброшеные на берег.

Я увидела, что ко мне идёт девочка. Кожа на ней плавилась. Она была как воск. Она бормотала: «Мама. Воды. Мама. Воды». Я подумала, что это может быть Масако. Но нет. Я не дала ей воды. Каюсь, что не дала. Мне надо было найти Масако».

«…в то утро в одном из больших городских парков два знаменитых шахматных гроссмейстера играли матч на доске с фигурами в человеческий рост. Взрыв уничтожил всё: зрителей на трибунах, операторов, которые снимали матч, их чёрные кинокамеры, шахматные часы, даже гроссмейстеров. Уцелели только белые фигуры на белых клетках».

«А ещё там нашли обрывок бумаги, где-то в полукилометре от эпицентра, и на нём были буквы, которые называются иероглифы, и все они прожглись».